Ричард взял камень и поднес его поближе к свету. Рубин оказался превосходным. Древние ценили его выше алмаза за мистическое свойство — рождать влечение к великому. Однако только благородного человека он ведет к победам и подвигам. Значит, и Ричарда могут ожидать подвиги во имя собственной славы.

— Действительно, откуда? — вслух повторил он и вытянулся в кресле. — Но я хотел бы узнать побольше обо всем, прежде чем решить, что привело тебя к откровенности — желание позабавиться с Бринн в постели или отыскать клад. Расскажи-ка мне поподробнее о Гвинтале и о своей встрече с Бринн из Фалкаара.

— А где же этот Гвинтал? — спросил Малик.

Бринн замерла над его раной, перестав ее перевязывать.

— О чем ты? — Голос ее звучал спокойно.

— Гвинтал. Ты ведь родилась там?

— Да. — Она зачерпнула из горшка немного целебного бальзама. — Но я не помню, чтобы говорила тебе о нем.

— Она ничего не рассказывала тебе, — вступил в разговор Гейдж Дюмонт, сидя на своей подстилке. — Иначе бы я помнил.

— Может, тебя в это время не было. — Малик нахмурился, пытаясь вспомнить.

— Я почти не отходил от тебя после первой ночи, — отозвался Гейдж, непонятно почему ревнуя Малика к Бринн, вернее, к тому, что друг о ней знает больше.

«Истинная правда», — подумала Бринн. Постоянное волевое присутствие Гейджа довлело над ней с тех пор, как Малик пришел в себя. Он прослеживал каждый ее шаг, контролируя каждый ее жест, подбадривая друга. Временами ей казалось, что именно его жесткая воля помогла Малику выбраться из тьмы небытия.

Малик по-прежнему не мог ничего понять.

— В лесах прохладно и тихо… Ночные цветы или диковинные птицы, — бормотал он.

Это были ее собственные слова, сказанные той первой ночью, когда она пыталась достучаться до его сознания.

— Разве я выдумываю, Бринн? — спросил Малик.

— Конечно, нет, — улыбнулась она. — Я рассказывала тебе о Гвинтале и не думала, что ты запомнишь мои снова.

— А я и не запоминал, — зевнул Малик. — Твои слова сами пришли ко мне.

— Но ты же уверяла, что Малик не просыпался той ночью, — осторожно начал Гейдж Дюмонт. — Или ты солгала мне?

— Я сказала правду. — Бринн смазала бальзамом холст и снова принялась бинтовать рану. — Просто я пытаюсь объяснять тем, кто уходит в иной мир, что мы очень хотим, чтобы они вернулись обратно. Тогда мне приходится проникать глубоко в душу, как его удалось е Маликом.

— Не слишком ли смело сказано? — недоверчиво заметил норманн. — Не высоко ли ты занеслась?

Бринн смерила его взглядом.

— Я делаю все как надо. Если ты умеешь делать лучше, то лечи его сам. Я всегда знаю свои возможности и отношусь к ним с уважением и пониманием.

— Ты очень умная, — поспешил вступить в разговор Малик, — и Гейдж его признает. Гвинтал, сдается мне, необычайно красивое место. Любому захотелось бы туда вернуться.

Бринн с облегчением вздохнула и посмотрела на него.

— Да, там замечательно. Я никогда не встречала более красивого и тихого места на этом свете.

— Тихого? — В вопросе Гейджа сквозила насмешка. — Я вообще сомневаюсь, что такое место есть на земле.

— Потому что ты, как и все воины, стремишься больше убивать и калечить других и думаешь, как бы получше это сделать. Гвинтал не знает войн.

— С трудом в это верится.

— Это дело твое.

Гейдж Дюмонт, определенно, само насилие, жестокость и неукротимая ярость. Он никогда не примет и не поймет Гвинтал, Только в общении с Маликом оставляла его обычная угрюмость и воинственность, казалось, будто яркий луч света пробивался сквозь густые грозовые облака, которые плотным туманом накрывали и обволакивали всех и вся на своем пути. А что, если эти лучи упадут на кого-нибудь другого? Наверняка это будет пострашнее, чем кромешная тьма.

— Если Гвинтал такое прекрасное место, как ты уверяешь, то почему ты оказалась среди этих дикарей?

— Не слишком умно задавать подобные вопросы той, которую ты называешь своей рабыней. У меня не было выбора. Меня привезли сюда. — Она закончила бинтовать рану. — Ну вот, теперь раненая грудь выглядит получше, Малик. Началось заживление.

— Чешется, — пожаловался Малик.

— Так и должно быть, только не расчесывай ее. — Бринн встала с пола. — Теперь немного поспи, а я согрею воду и вымою тебя. — И вышла из палатки.

Вдохнув полной грудью чистый холодный воздух, она только теперь поняла, как же устала от присутствия Гейджа Дюмонта, от его проницательных ярко-голубых глаз, наблюдавших за ней слишком холодно и настороженно, подмечая слишком многое.

— Чем могу служить, мадемуазель?

К Бринн на лошади подъехал Поль Лефонт. С того дня, как ее привезли сюда, они редко виделись, но при каждой встрече он оставался подчеркнуто вежливым и внимательным. Во дворе замка Редферн при свете факелов у него был грозный и неприступный вид. Теперь, без доспехов и прикрывавшего его седовласую голову железного шлема, он казался простым и человечным. Лефонту было немногим больше тридцати, суровое выражение его худого лица казалось естественным для этого высокого костистого человека. Он держался уверенно и при всей кажущейся недоступности отличался благородным достоинством.

— Мне нужна вода для мытья, — сказала Бринн. — Не попросите ли кого-нибудь принести ее?

— С удовольствием. — Повернув голову, Лефонт по-французски отдал приказ кому-то в лагере. — Я бы и сам помог вам, но должен быть во всеоружии, чтобы срочно сопровождать пленных в лагерь Вильгельма.

Пленные. Она так увлеклась лечением Малика, что совсем позабыла об этих несчастных.

— А лорд Келлз?

— Он среди них.

— Что с ними будет?

Лефонт равнодушно пожал плечами.

— Как решит его милость, раз лорд Гейдж говорит, что они ему не нужны.

— Ты что, жалеешь этого лорда Келлза? — раздался за ее спиной голос Гейджа.

В его тоне звучали притворно вкрадчивые нотки. Бринн напряглась. Похоже, норманн так и жаждал уличить ее в предательстве.

— Он отец леди Эдвины и первый саксонский барон, которого я узнала здесь, в Англии.

Гейдж едва заметным кивком приказал Лефонту удалиться.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— А что ты хочешь услышать от меня? — нетерпеливо бросила она в ответ. — Он неплохо обходился со мной.

— А ты отблагодарила его за это?

— Хотя сюда меня привезли почти ребенком, но я уже успела познать свободу больше, чем ты можешь себе вообразить. Неужели ты думаешь, что я буду благодарна за ошейник на своей шее?

— Так ты не рождена рабыней? Тогда ты, должно быть, стала пленницей, захваченной во время войны. — Он улыбнулся. — Странно, ведь в твоем распрекрасном Гвинтале не было войн.